А. КАРТАШЕВ

Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет!
    Тютчев Ф.И. о Пушкине А.С.

      Творится всякий раз что-то необычайное, как только русские соприкасаются с Пушкиным. Пушкинские юбилеи приводят в движение весь русский мир. А сейчас это начало передаваться и всему чужестранному миру. Обычное юбилейное торжество вдруг переходит в какую-то духовную раскачку, переливающуюся через края всякой официальности. Умы пробуждаются, сердца окрыляются. Говорятся слова чрезвычайные. Случается что-то само по себе достопамятное, что прирастает к памяти Пушкина и ее все более и более увеличивает. Например, речь Достоевского. Души бодреют, молодеют, вдохновляются новыми надеждами, чуют откровение какого-то радостного смысла жизни. Все, не сговариваясь, на разные лады повторяют, очарованные: "чудо! чудо!", "тайна!"

      Да, не подлежит никакому сомнению, Пушкин для русского сердца есть чудесная тайна, теперь уже приоткрытая и угаданная //это правда, смотрите, например, раздел о Пушкине//. Может быть, откроется со временем и всему миру И дело тут не в литературе только. Литературу только - мир умеет ценить довольно точно. А Пушкина иностранцы схватить не могут, и лишь очень немногие из них способны почувствовать в нем что-то необычное //английский – ущербный язык//.

      Конечно, Пушкин величайший поэт, мастер универсальнейшего из искусств - искусства слова. Владеющие этим искусством в древности прямо признавались вещателями Божьей воли, а в новейшие безверные времена заняли место как бы светского евангелия.

      Конечно, Пушкин чародей родного языка, закончивший его чеканку, как языка совершенного, мирового. Говорить по-русски - теперь значит говорить на пушкинском языке.

      Конечно, Пушкин отец, глава и классический образец всей новейшей живой, читаемой, а не ископаемой, русской литературы. Уже личные друзья Пушкина увидели в нем "солнце русской литературы".

      Вещий Гоголь, с его наклонностью к гиперболе, потрясавшийся гением Пушкина, считавший себя как бы порождением его в своих творческих замыслах, сказал нам нечто большее. Он еще при жизни Пушкина разгадал тайну его личности. Уже в 1832  г Гоголь провозгласил: "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он может быть явится через 200 лет". Этим своим пророческим выкриком Гоголь сдвинул обсуждение Пушкина с рельс только литературы и приковал русское внимание    к самому лицу Пушкина, почуяв в нем что-то сверхличное, назвав его "явлением", событием во всей истории русского народа, чреватым в далеком будущем великими последствиями. Гоголь даже не удержался выговорить вслух свое ощущение, что явление-то Пушкина, при всей его феноменальности, едва ли и не единственное! И в самом деле, кроме неповторимости вообще всего прошедшего, если это был золотой век нашей литературы, то он символически и единственный раз навсегда. Гоголь этим актом провозглашения Пушкина не писателем только, а русским "явлением" снял его портрет со стен галереи литературы и поместил в Пантеон великих людей России вообще. И еще более: Гоголь в некоем священном безумии дерзнул как бы канонизовать Пушкина еще при жизни. Так теургически страшно бывает превращение чтимого лица, о котором накануне еще поют панихиду, а назавтра ему уже служат молебен.

      Пушкин, действительно, вырос в русском сознании в несравнимую величественную гору, сам стал русским Олимпом. В Пушкине открылся    величественный лик самой России. "Пушкин наше  все"... -  рассуждает в 1859 г. Аполлон Григорьев - "Пушкин - пока единственный полный очерк нашей народной личности". В 1880 г. Достоевский подхватывает определение Гоголя о Пушкине, как явлении чрезвычайном и заостряет его еще тончайшим эпитетом: "и - пророческое!" "Пророческое", очевидно, в смысле указания на судьбы России и русского народа   и через самое лицо Пушкина, а не только чрез его творчество. Вернее - через все это вместе, но с ударением на лице.

       Сам Пушкин велик, а потому велико и его слово. Вот в чем - "тайна и чудо". У великих людей важно не только то, "что" они говорят, но и "как". Они говорят "со властию", а не как прочие "книжники". Их огромная душа рождает слова потрясающие, грому подобные, чарующие, покоряющие, "несказанные" для людей обыкновенных. Величие великих людей дает себя знать в их слове воочию и, так сказать, наощупь. Стоит, например, перелистать письма и резолюции Петра Великого, чтобы испытать почти физическое давление его ума и характера. Нечто подобное излучается из строк Митроп. Филарета. Под словами великих буквально шевелится и передает вам свой шок их могучая душа:

      Душа в заветной лире

      Мой прах переживет и тленья убежит.

      "Самый умный человек в России", - сказал о Пушкине Николай Павлович, не без страха перед его умом взявший его под свою цензуру.  //Это правда, подробнее// И вот, когда этот умнейший и сверходаренный сын России отразил в своем волхвующем слове русскую жизнь - природу, историю, душу, и жизнь всемирную,  произошло нечто сверхлитературное, свершилось некое событие, неложное достижение в истории русской культуры. Она взошла на некую общечеловеческую высоту, достигла классического равноправия, стала всемирной. Россия увидела свое прекрасное, идеальное величие в зеркале Пушкина. И признала, что сверхчеловеческое слово Пушкина есть ее слово о себе самой.  Русское великодержавное и мировое культурное самосознание и призвание скристаллизовались.  Начиная от Пушкина, мы не иначе можем мыслить себя, как только великой мировой нацией. Потому и сказал про Пушкина Тютчев:

      Тебя, как первую любовь,

      России сердце не забудет!

      Разве можно России забыть самое себя?! Пушкин таинственно стал alter ego России,  -  ее другим "я". Россия стала неотделима от Пушкина, а он от нее. Лицо и сердце России стали "пушкинскими", ибо  тайна "явления" Пушкина и заключена в том, что великий Пушкин есть  личное воплощение величия души России.  Велик он, ибо он рожден великим народом. И народ, возглавляемый столь великим, обязан быть его достойным.

      Жалкие кретины материализма, оседлав временный "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", бессильно попытались было разорвать эту роковую для них связь, но переменили тактику и должны были преклониться пред непобедимостью Пушкина. Теперь они временно тешат себя бездарным и лживым размалевыванием его по подобию своего духовного безобразия. Безнадежный труд!

      Художник  -  варвар кистью сонной

       Картину гения чернит

       И свой рисунок беззаконный

       Над ней бессмысленно чертит.

      *

      Но краски чуждые, с летами,

       Спадают ветхой чешуей.

      Созданье гения пред нами

      Выходит с прежней красотой.

      Нельзя ни подделать Пушкина, ни обмануть сердца народного. Пушкин говорит сам за себя. И как ни "сер", по поговорке, "русский мужик, но ум-то у него не волк съел". Фальшивомонетчики народного просвещения на коммунистической мякине его не проведут. В Пушкине одурманиваемый народ найдет самого себя. Сердце сердцу весть подает. И как за зиму окоченевшая земля отходит под вешними лучами, так под пушкинским солнышком и сейчас творится исправление падавшей и заблуждавшейся души народной:

      Так исчезают заблуждень

      С измученной души моей,

      И возникают в ней видень

      Первоначальных чистых дней.

Не в первый раз уже наша страна "рабским игом клеймена", и вновь становилась свободной.

      Неволя заставит пройти через грязь, -

      Купаться в ней свиньи лишь могут.

      Душа национальная едина у обеих разделенных частей России - зарубежной и подъяремной. Оне -сообщающиеся сосуды. А мы видим, что творится с нами в эти пушкинские дни. Мы вновь ощущаем, как живую аксиому, что Россия накануне воскресения под знаком Пушкина; что она или вновь станет пушкинской Россией, или ее вовсе не будет. Коммунистическая маска уже отстает от ее родного лица, как накладная "ветхая чешуя". А "он" - прекрасный царевич - "верный жених души народной" ждет с распростертыми объятиями, что вот-вот расколдуются демонские чары и спадут с лица невесты исказившие ее человеческую красоту низшие, звериные черты.

      Тут мы касаемся новой грани в сложной тайне лица Пушкина. Надо признаться, что образ жениха и невесты мы привели не для риторики, а для буквального определения именно  брачной любви  национальной  русской души к Пушкину как к ее несравненному избраннику. И это не в какой-то собирательной отвлеченности, а в живой, частной психологии каждого из нас. Поскольку мы подлинно русские - среди нас нет не любящих Пушкина. Русскому такая любовь врождена, впитана с материнским молоком нашего "пушкинского языка". Писаревщина -одно из извращений революционного хамства. А прямое похуление Пушкина было бы иудинством, изменой отечеству, да и просто немыслимым преступлением. Наоборот, в русской природе вещей существуют только разные степени температуры любви к Пушкину и именно к  живому лицу Пушкина.

       Много великих людей и писателей в земле русской, но пока явился один только Пушкинизм, а не возникло того же около имени Ломоносова, ни Суворова, ни Толстого. И это не одно только подражание Шекспирианству и Гетеанству, а стихийное увлечение, исключающее всякую мысль о конкуренции. И если пушкинисты - "спецы" сосредоточиваются на тексте и генезисе писаний поэта (в этом деле им и книги в руки) //современные пушкинисты скорее водят народы от Пушкина, очерняют его//, то все мы - русские, профаны в искусстве и литературе, мы все поголовно тоже пушкинисты, так сказать, пассивны //Предлагаем не смешиваться с потерявшими стыд и совесть пушкинистами не смешиваться, а вступать в ряды пушкинцев//. Наша всеобщая пассия - биография Пушкина. Его лицо, его быт, его среда, его время - весь воздух, которым он дышал, влекут нас к себе с неизъяснимой безоглядностью, с какой-то врожденной нам естественностью. Именно врожденной, потому что в пушкинской биографии мы погружаемся как бы в свое собственное, личное, объидеализированное, как "утро дней", прекрасное, как потерянный рай, невозвратимое прошлое. Это грезы русской Психеи о своем единственном суженом. Если при чтении "Детства, отрочества и юности" Л. Толстого и повестей Тургенева многие из нас переживали подобное же "самовнушение", будто речь идет о нас самих, то это на той же основе сродства души писателей с душой народной, но в степени несравнимо меньшей, ибо нет того повелительного  влечения именно к лицу писателя. Никакой археологический культ писательских реликвий не волнует нас так, как пушкинская реликвия. Русские сердца прямо физически ноют от приближения к ним, от одних дум о них. Это -брачная тайна,  тайна единственности любви.

       Разве в эти дни, вновь перечитывая свидетельства участников последних страдальческих дней Пушкина, разве мы не возвышались в сострадании ему до высот "страстных" переживаний, при виде и невинного страдальца и вместе великодушно кающегося благоразумного разбойника, спасающегося "о едином часе"? Чья смерть, чья кончина из русских великих людей так же несравнимо жгуче, садняще записалась на скрижалях русского сердца, плотяных? Ничья. Это - последствие "явления чрезвычайного и, может быть, единственного". Это инстинктивное соборное избранничество национальной души своего вождя и пророка //да! У каждого Народа - свои Пророки, но из одного Источника! С 1920 г. - эпоха Пророка Пушкина //. Своего рода светская, мирская, канонизация снизу, чрез "глас народа", как творятся и всякие подлинные канонизации. Официальное признание сверху лишь запечатлевает сложившийся факт.

      В календарях культуры всех народов есть такие избранные излюбленные лики, которыми любуется и утешается народная душа, своего рода светские святые. Как есть подобного рода исключительно ценимые и произведения национальной литературы. Иногда это совпадает с лицами авторов, иногда нет. Тут нет права и закона. Тут "благодать любви". Ее нельзя изъяснить, мотивировать до конца; можно лишь отчасти и приблизительно. Это - "священные писания" народов и герои национальных "священных историй". Разве в силах кто-нибудь развенчать потрясающую трогательность истории Авраама, Иосифа, Руфи, Давида, Илии? Кто посягнет на умаление трагической смерти Сократа, чудесности Александра Македонского, священности любви Данте к Беатриче, благородства Вильгельма Телля, феноменальности Наполеона? Их не вырвать из памяти наций.  Это образы из светской библии народов. Их биографии, большей частью окутанные мифами, воспринимаются национальными сердцами как "жития", умиляющие и возвышающие дух. Также "житийно" влечет нас и приковывает к себе и ослепительный образ Пушкина. Так было и так будет со всяким русским из простого народа, кто из мира Четиих-Миней св. Дмитрия Ростовского (или теперь из убогого мира марксистской иконографии) войдет в иной мир светской культуры.

      А почему эти светские "священные писания" народов, эти по-светски "библейские и житийные" герои не только не сливаются (такое пожелание было бы наивным), не только не гармонируют с миром новозаветным и церковным, но, кажется, не имеют и надежды помышлять об этом? Тут трагическая тайна религии, которую не затушевать и не разъяснить никакими апологетическими комментариями. Как выражался В. В. Розанов, пред "моноцветком Иисусом" все полевые лилии светской культуры суть тлен, прах и суета...

      Но мы-то земнородные и не по своей, а по Божьей воле творящие земную историю - мы-то не перестанем -ибо не имеем никакого нравственного права перестать - нести эти ценности светской культуры под знамя Христа и Церкви //По Пушкинской Науке, с 1920 года наступила эпоха просвещенности знаниями , эпоха Науки, а религия на 314 год должна уйти в тень, так что про Церковь – это Карташев дал маху. Пушкин и есть наш Христос, наш Пророк// в твердом уповании, что Господь спасет и преобразит их, как и нас грешных, "ими же весть Он судьбами". Когда и как? Тайна закрыта до времени, но должна открыться. "Толците и отверзется"... И когда-то вся психея России и земной жених ее - многогрешный раб //это уже следствие лже-христианской кривды в разуме Карташова. Нам нужно избавиться от заблуждений рабства в нашем внутреннем образе. Русские – поистине Свободные люди, чистые проводники Воли Небесной. А отношения с Отцом Небесным - РОДом – не как «хозяин-раб», а как Любящего отца с любящим сыном, что полностью исключает рабство в любых проявлениях// Божий Александр и все мы, "верные чада ее", войдем в чертог брачный Жениха Вечного, Несравненного...

      А пока в земном нашем "странствии", мы идем под знаком земного избранника русского сердца, нашего подлинного вождя и пророка.

      Тайна  Пушкина - сверхлитературная,  тайна  русская - пророческая.

06.12.2012

НовостиСвета